Форум » Когда-нибудь, однажды... » "ТрибуналЪ", Вараста, 21 Летних Скал, 398 к.С. » Ответить
"ТрибуналЪ", Вараста, 21 Летних Скал, 398 к.С.
Эстебан Колиньяр: Действующие лица: Марсель Валме Лионель Савиньяк Эстебан Колиньяр Ричард Окделл А также господа присяжные заседатели, свидетели, потерпевшие и просто вольные слушатели (НПС)
Ответов - 28
Эстебан Колиньяр: Покрасневшее солнце, не в силах на это смотреть, утопилось в Вентозке, когда будущий маршал чеканным шагом явился туда, где уже все были в сборе и ждали только его. На ызаржий пир, проходивший по странному совпадению - в офицерской столовой. Виконт обложился какими-то бумажками и светился самодовольством, привлекая в шатёр комаров. Сидевший подле него Окделл лелейно выложил на стол перевязанную ручонку и глядел зверем. По лицу пока-ещё-монсеньора, как обычно – было ничего не понять. А, собственно - Трибунал составляли торжественно-мрачный генерал от артиллерии Вейзель, умытый по случаю генерал от сохи Шеманталь и явно похмельный епископ от бога Бонифаций. Алва в президиуме отсутствовал, но на расстрел обещал заглянуть. - Главное – выдержка, - напомнил себе Эстебан, накануне полчаса усердно в ней упражнявшийся, объясняя устройство спускового механизма бакрану, который лишь радостно улыбался и тупо кивал. Даже на "идиота". Ледяное спокойствие на невозмутимом лице и гордая отчуждённость во взгляде - именно так надлежало держаться отважному воину и зрелому мужу. Удалось ему это с третьей попытки довольно неплохо, но произведенное впечатление было сильно подгажено дураком конвоиром. Конвой, как всё же соизволил объяснить Савиньяк, был обычной формальностью, но сопровождавший подсудимого адуан, очевидно, не знал, что такое "формальность", а посему имел наглость толкнуть картинно застывшего на пороге взрослой жизни Колиньяра мушкетным дулом и рявкнуть "пшёл!" За что тут же с разворота получил по зубам. - Ты, вонючий сиволапый вахлак, игра природы в дурака! - бушевал Эстебан, вырывая из лап зарвавшегося холопа ружьё, - Я потомственный дворянин и не позволю какому-то... - далее последовали полная характеристика намертво вцепившегося в мушкет крысоеда, а также двукопытных инбредных ослов, его породивших, ещё пара зуботычин и выстрел. По белой скатерти судейского стола причудливой лужею растеклась кровь. Она была то ли "чёрной", то ли "дурной", но угодившая в графин шальная пуля произвела на обычно благодушного пастыря такой же эффект, как если бы поразила его в самое сердце, а пролитая "кровь" была его собственной. Бравый оруженосец заглянул в добрые глаза армейского батюшки и даже без слов как-то сразу же понял, что его взрослая жизнь будет очень короткой и, весьма вероятно, закончится прямо сейчас.
Бледный Гиацинт: Вейзель только сделал знак, а у Колиньяра уже выхватили мушкет, усадили на лавку и, удерживая там за плечи, скрутили веревкой руки перед собой. Все это происходило под негодующее бормотание Бонифация, призывающего на негодника, из-за которого ценный дар Создателя в виде вина оказался выплеснут на скатерть и негоден к употреблению, закатные кары. Шеманталь молчал, растекшись на походном стуле и насупившись, зрители сдержанно охали. Глава собрания подождал, пока Эстебан немного успокоится и усядется на своей лавке, с которой ему все равно не давали вскочить. Затем он объявил об открытии заседания и зачитал, в чем обвиняется подсудимый. Затем, как того требовали правила, Вейзель спросил, признает ли себя Колиньяр виновным.
Лионель Савиньяк: Мальчишка продолжал вести себя дерзко и глупо. Лионель молчал, пока Колиньяр хватался за мушкет, ругался и даже стрелял. Вернее, в этот момент он был наготове, но вскакивать не пришлось, парня обезоружили и даже связали по знаку Вейзеля. Словно повязанный огрызающийся волчонок Колиньяр сидел теперь на лавке и ждал своего приговора. А ведь пуля могла попасть не в графин, а в кого-то из сидящих за столом или в зале. Вот же дуралей... Потом началось. Вейзель заговорил, спросил, признает ли себя Эстебан виновным. Савиньяк сохранял непроницаемое выражение лица, глядя на мальчишку.
Марсель: Марсель с большим интересом наблюдал за тем, как развиваются события. Колиньяр с его изобретательными выходками и неукротимым самодовольством надоел ему хуже жидкого шадди, который подают в плохих трактирах. Но когда этот юный болван выхватил оружие и надумал стрелять в небольшом помещении, где находились уважаемые люди, имевшие полное право судить мальчишку, виконт даже испытал некое уважение к дураку, вообразившего о себе невесть что и каждым своим поступком усугубляющему собственную вину. - На мой взгляд, сей отрок повинен в непроходимой глупости, и это главная его беда, - вполголоса заметил виконт раздосадованному Бонифацию.
Эстебан Колиньяр: Начало было многообещающим. Эстебан не собирался стрелять. Не знал даже, что оружие взведено и вообще не был уверен, что пальнул именно он, а не охальная деревенщина, которая, едва грянул выстрел – отпустила мушкет и вытянулась по струнке, слепив такую непричастную харю, какую только можно слепить из пары мутных буркал, нечёсаной бороды и чесночного перегара. А на Колиньяра тут же спустили ещё трёх дородных адуанских кретинов, даже не дав возможности ничего объяснить. - Дорвались упыри, - зверовато оглядевшись, подумал опальный оруженосец и ему вдруг сделалось отчаянно-весело, как это всякий раз случалось тогда, когда нечего терять и отступать некуда. - Признаю, - бросил он с вызовом, - А заодно - в злонамеренном покушении на преподобного Бонифация, уцелевшего не иначе, как по горнему провидению. Ибо проще со ста шагов попасть белке в глаз, чем в него промахнуться.
Бледный Гиацинт: - Это чем же вам так не угодил наш преподобный, что вы его прямо на трибунале пристрелить решили? - строго спросил Вейзель, при этом старательно пряча усмешку. Шеманталь возвел глаза к потолку. Зрители замерли, с интересом ожидая продолжения. Бонифацию уже заменили графин, и армейский духовник стал гораздо более благостен.
Эстебан Колиньяр: - Преподобный? – Колиньяр уставился на генерала долгим потерянным взглядом, ощутив то же, что чувствует адмирал, чей пылающий, направленный на вражескую армаду брандер неожиданно врезался в айсберг и с жалким пшиком пошёл ко дну. Вейзель! Флегматичный, непробиваемо-серьёзный гвардии зануда, об которого тупилась любая острота, а вывести его из равновесия можно было разве только выбив из-под него стул. - Вы знаете, сам теряюсь в догадках, - помолчав, так же серьёзно ответил Эстебан, и в самом деле ничего против преподобного не имевший - непохожий на других святош, он уморительно ругался, пил как сапожник и, сам того не ведая, делился с юным офицерством вином и касерой. - Но если это было не злонамеренное покушение, тогда почему у меня связаны руки? Я отказался подчиниться приказу и сдать оружие? Грозился примкнуть багинет и пойти вштыковую? Или это такая же необходимая формальность, как конвоировавшее меня быдло с мушкетом на взводе?
Бледный Гиацинт: - Чтобы вы не хватались за каждый подвернувшийся вам мушкет, - пояснил Вейзель, - По поводу и без. И выбирайте выражения, теньент. Раз вы свою вину признали, остается только вынести приговор. Если, конечно, защите нечего сказать. Он перевел взгляд с Колиньяра на Савиньяка.
Лионель Савиньяк: Лионель поднялся. - Да, у меня есть несколько вопросов к обвиняемому, и к обвинителю тоже. Получив разрешительный кивок Вейзеля, он повернулся сперва к Эстебану. - Скажите, какое количество пороха нужно всыпать в ружье, чтобы отдача была достаточно сильной для того, чтобы сбить стрелка с ног? Если таковы были ваши намерения насчет Окделла, вы должны это четко знать.
Эстебан Колиньяр: Колиньяр, не рассчитывавший со стороны подлого ренегата даже на спасительную соломинку, настолько обалдел, что не сразу ухватился за брошенное ему бревно. Получается, Савиньяк его на совете не сдал, убедив при этом в обратном? Ввиду чего будущий маршал уже почти сутки, как перестал верить в людей, а вместо того, чтобы отмечать с друзьями победу – в одиночку по своей военной карьере тризну справлял! А его, выходит, просто "взяли на пушку"?! Савиньяк, который уступал по серьёзности разве что Вейзелю и вообще не имел привычки шутить. И это радовало. Потому что шуточки у него оказались те ещё... - Не могу знать, господин генерал, - отвечал Эстебан, рассутулясь, - И злонамеренности насчёт корнета Окделла в моих действиях было не больше, чем в отношении преподобного Бонифация, - бойко продолжил он, глядя уже на Вейзеля, - Просто я был глубоко оскорблён предъявленным мне обвинением и несколько погорячился. Прошу трибунал меня извинить за неуместный сарказм.
Лионель Савиньяк: - Вот таких выпускников выдает нам Лаик, - ввинтил Савиньяк, - Отправляясь на передовую, они "не могут знать", сколько пороха полагается сыпать в мушкет. Как часто приходилось вам до начала этой военной кампании самостоятельно заряжать ружье и стрелять из него? - продолжил он вопросы к подсудимому, - И вообще держать его в руках... Последнее Лионель проворчал про себя.
Эстебан Колиньяр: - Я был лучшим из выпуска, - в свою очередь хмуро ввернул Эстебан. Экспонировать себя неумелым салагой было для будущего маршала занятием непривычным и до крайности унизительным, поэтому ответ, несмотря на свою по сути правдивость, дался ему тяжело. - Но именно с мушкетом до начала кампании не имел дела ни разу. В Лаик не обучают ни стрельбе, ни обращению со стрелковым оружием. А до школы - несколько раз стрелять доводилось, но это было лёгкое охотничье ружьё и заряжал его егерь.
Ричард Окделл: Ричард вздохнул и поменял положение раненой руки. Сидеть на одном месте было неудобно. К тому же плечо саднило, но морщиться было как-то несвоевременно. Дикон уже представлял себе эту картину: гордый, дерзкий плененный Колиньяр и измученный, страдающий, охваченный праведным гневом Окделл. Все могло бы быть пафосно и возвышенно. Тогда можно было бы и не иметь ничего против. Виновный получит по заслугам, и все будут довольны. Но. Одно большое но. Действия эти брали свое начало в грязной пыльной деревушке среди козопасов и амбалов. Да и трибунал, проходящий в месте стоянки основной армии, но опять же среди козопасов и неотесанных адуанов, целенаправленно продвигался к отметке "балаган"... Ричард еще раз вздохнул и нахмурился. По регламенту надо было молчать. Он сидел и молчал. И это раздражало. Почему он, Ричард Окделл, должен сидеть и молчать?! И прятаться как будто за спины судей и этих адуанов?! Он не ребенок и не барышня! Сначала взяли, подняли, усадили, отвезли, теперь слова не дают. Даже перекинуться парой слов с Колиньяром не получилось. Но ничего, все это закончится, и Ричард вызовет своего обидчика на дуэль. До первой крови. Или даже до смерти. Или даже на линию. Юноша нахохлился и принялся ждать.
Лионель Савиньяк: - Вот именно, что лучшим, - вздохнул про себя Лионель. - Благодарю за ответы, Колиньяр, - сказал он, - У меня вопросов больше нет, но есть просьба. Расстегните, пожалуйста, куртку и стяните рубашку с плеча, в которое вы упирали приклад, когда сами стреляли из мушкета по врагу. То, что там будет красоваться обширный синяк, который Колиньяр сам себе поставил, впечатав приклад в плечо из-за слишком большого количества пороха, Савиньяк даже не сомневался. Потому что этот выстрел происходил у него на глазах. Отдача мушкета тогда едва не выбила его оруженосцу ключицу.
Эстебан Колиньяр: - А? – весь в мрачных раздумьях, Колиньяр не сразу сообразил, зачем это нужно и вылупился на Савиньяка так, словно тот попросил его встать на лавку и что-нибудь спеть. Но потом вспомнил, что его ведь тоже тогда неслабо приложило отдачей. Плечо до сих пор побаливало, но сейчас беспокоило Эстебана меньше всего. А больше всего - его статус. А вернее то, что от него останется после того, как закалённому в двух сражениях бывалому воину решением трибунала будет вынесен страшный вердикт – САЛАЖОНОК. Да... пожалуй, это позорище тоже никогда не войдёт в беллетризованное жизнеописание неразгромимого полководца Колиньяра. Но, тем не менее - это будет победа. А победа - это самое главное! И не важно, какой ценой. - Будьте любезны, - в голосе будущего маршала звучало столько стали, что им вполне можно было разрубить корабельный канат. Но связывавшая его руки верёвка каким-то образом уцелела, поэтому пришлось подождать, пока её неторопливо разрежет один из скрутивших его варастийских обломов. После чего Эстебан, как сумел – гордо поднялся, расстегнул куртку и, оттянув ворот рубахи, продемонстрировал своё "первое боевое ранение", каковым ни при каких иных обстоятельствах хвастаться бы не стал.
Лионель Савиньяк: Синяк на плече Колиньяра, конечно, обнаружился, и еще какой. - Что ж, думаю, всем видно, что это обычный след от приклада, который появляется в случае не очень умелой стрельбы, вернее, причина в заряде, - перебор с порохом, - сказал Лионель, - И если мой оруженосец подозревается в злом умысле, когда заряжал мушкет для Окделла, то для чего ему было сыпать столько же пороха в мушкет для себя? Чтобы навредить самому себе? Сомнительно. Причина всех неприятностей - это недостаток знаний и опыта обвиняемого для того, чтобы правильно зарядить ружье и выстрелить, нанеся вред только врагу, а не себе или окружающим. У меня пока все. Савиньяк поклонился суду и сел на место.
Бледный Гиацинт: Вейзель кивнул, что-то отметив про себя, Бонифаций очередной раз приложился к графину, Шеманталь помрачнел, понимая, куда клонится дело. Всем остальным в зале, после выступления Савиньяка, похоже, стало не так интересно, как раньше. - У обвинения есть вопросы к Колиньяру? - спросил Вейзель.
Марсель: Марсель сидел со скучающей миной и, сокрушенно вздыхая, разглядывал свои ногти, сперва на левой руке, потом на правой - руки требовали ухода, и уже давно. Но эта пантомима не мешала ему внимательно слушать все, что говорилось, и делать свои выводы. В том, что старшие офицеры не намерены губить глупого юнца, он не сомневался еще до начала заседания. Но сейчас, судя по всему, Савиньяк вознамерился все свести к совершенно невинному "отсутствию опыта", а это значило, что и без того не в меру развязный, балованный мальчишка окончательно уверует в свою безнаказанность, не став ни на минуту взрослее и серьезнее, и продолжит играть с огнем... пока не дойдет до непоправимого несчастья. Когда прозвучал вопрос Вейзеля, виконт встал и сказал: - Господа, если бы мне был известен лишь сегодняшний случай, я полностью согласился бы с мнением генерала Савиньяка. Но в силу того, что мои обязанности в походе не отнимают у меня так много времени. как у него, я успеваю заметить намного больше мелких, но существенных фактов. Эстебан Колиньяр в высшей степени склонен к практическим шуткам, порой достаточно злым, над людьми, которых он считает ниже себя, глупее себя и итак далее - а таковыми он считает практически всех окружающих. Случай с мушкетом - лишь самый свежий из череды подобных шуток. Колиньяр позволил себе подстроить каверзу уже не в свободное от службы время, а в бою. Я видел, как заряжался мушкет, переданный Окделлу. Синяк на плече стрелка появился бы и при намного меньшем заряде - в силу неопытности Колиньяр держал оружие неправильно, слишком близко у плеча. А вот что касается заряда, "одолженного" им, тут требуется некоторая проверка. Колиньяр, скажите, откуда вы брали порох и пули? Это был ваш запас, или вы у кого-то одолжили?
Эстебан Колиньяр: - Пули и порох были мои, - с неплохо удавшимся хладнокровием ответил Эстебан, хотя дорого бы дал, чтобы понять, к чему это чучело клонит, - Мне их выдали в караульне, вместе с мушкетом. А вот бумагу для пыжей – каюсь, взял без спросу со стола монсеньора. Что наверняка тоже не ускользнуло от вашего бдительного ока. Даже удивительно, как такой неравнодушный человек мог спокойно наблюдать, как я злодейски насыпаю в мушкет пушечный картуз и преступно передаю его Окделлу. И ничего не предпринять, чтобы остановить если не меня, то хотя бы - его.
Марсель: - Мне чрезвычайно лестно ваше мнение о моей бдительности, - широко улыбнулся Валме, - но оно преувеличено: следить за расходом бумаги, увы, меня не уполномочили. Если порох и пули вам выдавали на общих основаниях, то мы можем точно установить, сколько их у вас было до начала боя и сколько было израсходовано. Что же касается наблюдения за вами во время боя, то, увы, должен признаться, что ваша персона меня нисколько не занимала. Я, если вы, быть может, заметили, делал то же, что и все - стрелял. Но боеприпасов у меня было мало, и я оглянулся, чтобы попросить кого-нибудь поделиться, как раз в тот момент, когда вы снаряжали Окделла. Потому-то я и отметил, что вы что-то слишком щедры. И потом - даже если вы в Лаик мушкетному делу не обучались, то вы ведь не первый день в походе, вы присутствовали при учебных стрельбах, и если военная наука хоть сколько-нибудь вас интересует, давно должны были расспросить умелых стрелков или просто заметить, как именно заряжается оружие. Иными словами, я что-то не слишком верю в вашу незамутненную неопытность!
Эстебан Колиньяр: - Увы, - печально кивнул Эстебан на замечание об отслеживании расходов бумаги, - Так бы у вас появились хоть какие-то обязанности. А количество израсходованных мушкетных пуль подсчитать и в самом деле несложно. Но вот с порохом, к сожалению, снова - увы. Потому что, отдав мушкет, я продолжил расходовать порох, стреляя из пистолета. В том числе – по напавшим на Окделла барсам. Что от вашего бдительного ока, верней всего, ускользнуло. Ведь вы замечаете только каверзы. Даже там, где их нет. Я не собирался причинять Окделлу вред, а напротив – хотел его выручить. Заметил, когда перезаряжался, что ему не из чего стрелять и отдал свой мушкет. Но там было темно, дымно, я торопился и, очевидно, неверно отмерил навеску. Будущий маршал был так убедителен, что сам почти что уверовал в полнейшую свою невиновность. Осталась сущая ерунда – убедить в этом судей. И тут в нём заговорил сын обер-прокурора, а может даже из глубины веков – сам Дени Колиньяр, величайший супрем и непревзойдённый оратор! - Впрочем, вашу бдительность я действительно преувеличил, раз вы, корчась в пламени обвинительных речей, не заметили, как сами же погорели. Скажите, вам знакомо понятие "преступное попустительство"? Произошедшее с Окделлом было случайностью. Но будь это даже, как вы утверждаете, хулиганством - что вам, наблюдательному, помешало мне, злостному, помешать? Пока я пригонял пулю, пока забивал пыж, пока передавал оружие Окделлу, пока он примерялся и целился – у вас было никак не меньше минуты. Одно ваше действие - и никто бы не пострадал. И рисковать бы никому не пришлось. Так что же вам помешало? У вас отнялись ноги? Руки? Язык? От радости в зобу дыханье спёрло? Или вас на это тоже "увы, не уполномочили"?
Марсель: - Вы великолепны, Колиньяр, - хладнокровно ответствовал Валме. Ему на самом деле нравилось, как энергично парень пытается спасти свое положение. - Видимо, вы вспомнили, что лучшая защита - это нападение? Вот что значит применить судейский опыт предков... И какое красноречие! Какие обороты! Примерно половина того, что вы произнесли, не содержит в себе ничего, кроме вашего личного, ярко выраженного отношения ко мне. Эти слова не имеют веса.... ("Хотите потягаться в красноречии? - подумал при этом виконт, но вслух говорить не стал. - Ставлю ваших предков-крючкотворов против моих - дипломатов, и посмотрим, кто кого!") - Нет, впрочем, я ошибся, весят они немало - в качестве личного оскорбления. Вы меня утомили, Колиньяр. Вашим непомерным самомнением, вашими идиотскими шуточками - не только надо мной, но и над другими, более беззащитными личностями. Я с удовольствием вызвал бы вас прямо сейчас на дуэль, но мы - на судебном заседании, причем вы здесь - не обвинитель, а обвиняемый, и посему этот вызов я отложу до момента вынесения приговора. Что же касается моего "преступного попустительства", то об этом будут судить находящиеся здесь офицеры, которые видели, что и как я делал во время боя. Если меня сочтут виновным - я отвечу за свою вину. Не берите на себя заботу о моем будущем, Колиньяр. Пока речь идет о вашем! Обратившись к Вайзелю, Марсель добавил: - По существу дела мне добавить нечего, продолжать эту нелепую перепалку в вашем присутствии я считаю неприличным, посему умолкаю.
Бледный Гиацинт: - Колиньяр, вы забываетесь, - сказал Вейзель, - Перестаньте пререкаться, вы на суде. Вы здесь не обвинитель, а обвиняемый. Он посмотрел на виконта. - Вам я напоминаю, что дуэли в военное время запрещены и караются по уставу. Затем, он еще раз оглядел фигурантов и произнес: - Есть ли у кого-нибудь еще вопросы или дополнения? Выдержав паузу, во время которой никто не отозвался, Вейзель поднялся. - Суд удаляется на совещание, - возвестил он и вместе с прочими из совета отправился к выходу.
Ричард Окделл: Вейзель, как положено, спросил, нет ли у кого вопросов, и судьи удалились. Вопросы были. и было их много. Только здесь никто их задавать не собирался. Дикон так уж точно. Сидит здесь как кукла. Вот - свидетель. Вы можете его засвидетельствовать. Было и так понятно, что Лионель своего оруженосца в обиду не даст. И пусть не дает. Трибунал этот все равно не имеет никакого абсолютно значения. Да и какие суды имеют, если все решается в пользу тех, у кого есть связи?.. Коррупция и связи... Юноша нахохлился. Еще немного, и все это закончится. И вот тогда они разберутся нормально. Ну, как нормально. Ричард вызовет Колиньяра на дуэль. И не важно, что они запрещены. Они могут сделать это и после. Но обязательно сделают. Эта мысль давала возможность хоть как-то держать себя в руках. Потом Ричард выскажет навознику все, что он о нем думает. И вызовет. И вроде бы все шло хорошо, но. Дика жутко выводили из себя слова Марселя. Тот тоже хотел вызвать навозника на дуэль! Но ведь это соперник его, Ричарда! Но с другой стороны, виконт просто хотел, чтобы справедливость восторжествовала. И надо отдать ему должное, это поднимало его в глазах Дика довольно сильно. Другое дело, что столичному щеголю было не понять, что такая "защита" была только оскорблением. Ну, да ничего. Поживем - увидим. Сначала - Колиньяра, а потом, может, и Валме на дуэль вызовем...
Лионель Савиньяк: Савиньяк сидел и думал о том, что его оруженосец в своем нахальстве, находясь на суде над его собственной персоной, превзошел самого себя. Кое в чем оно может и было оправдано, но все равно переходило все мыслимые границы. Валме в этом был прав. Теперь оставалось дождаться того, что решит Вейзель. В разжалование Лионель не верил. Ну а из оруженосцев его разжаловать может только сеньор. А он, не смотря ни на что, собирался оставить мальчишку при себе. Нянька из него, конечно, была так себе, воспитатель и того хуже, раз уж дело до трибунала дошло, но кое-что в Колиньяре ему не смотя ни на что, нравилось. Не упрямство, не дурь, не наглость, а отвага, с которой он бросался на врага, не теряя при этом того своего мальчишеского задора, который сам Лионель утерял уже давно. А еще то, что перед советом он ему не солгал. Но спесь с него его сеньору придется сбить. Что бы не решил сейчас суд.
Бледный Гиацинт: Вход в палатку открылся, вернулись судьи. Вейзель снова расположился за столом. Подождав, пока все остальные усядутся, он приготовился объявлять приговор. - Подсудимый Колиньяр, встаньте. Доказательств того, что вы намеренно действовали для того, чтобы сбросить Окделла со скалы, недостаточно. В этом суд не признает вас виновным. Но за безалаберное поведение вы приговариваетесь к обязательным ежедневным тренировкам в стрельбе из мушкета вместе с бойцами войска Бакры в течении месяца. За вашим поведением во время тренировок командиры будут наблюдать с пристрастием. Также, - он повернулся к Лионелю, - вашему сеньору настоятельно рекомендуется усилить дисциплину и нагружать своего оруженосца поручениями так, чтобы на подшучивания, глупости и прочую дурь времени не оставалось. Объявив этот полушутливый приговор, Вейзель очень серьезно нахмурился. -Выполнять, - приказал он, - Суд окончен, все могут разойтись.
Лионель Савиньяк: Савиньяк выслушал приговор, и мысленно он с ним был согласен. И с упреком Вейзеля и остальных на свой счет тоже. Что ж, поручения для Колиньяра найдутся, вплоть до того, что он разделит обязанности по черной работе с денщиком. Пусть этот трибунал не был слишком серьезным, но все равно, его ткнули носом в то, что являлось и его оплошностью, причем, прилюдно. Савиньяк скрипнул зубами и поднялся с места. - Колиньяр, следуйте за мной, - сказал он, когда Вейзель и остальные судьи разошлись.
Эстебан Колиньяр: Выслушав откровенно-издевательский приговор, Эстебан с чувством послал в задницу трёх предвзятых козлищ, его вынесших, опрокинул трибуну, дал в морду виконту, плюнул в Окделла и с достоинством удалился. Мысленно. Наяву же он покосился на Савиньяка, у которого был сверх обычного мрачный вид и очень вредный для здоровья ремень, и ограничился аррогантной усмешкой. При том твёрдо решив, что Справедливость пусть не здесь и не сейчас, но обязательно восторжествует. И он ей в этом поможет. И, многообещающе посмотрев на Валме, угрюмо проследовал за сеньором. Эпизод завершен
полная версия страницы