Форум » Оллария. Дома горожан, площади и улицы » "Бобик в гостях у Барбоса", 23 Осенних Молний, 398 к.С. » Ответить
"Бобик в гостях у Барбоса", 23 Осенних Молний, 398 к.С.
Эстебан Колиньяр: Действующие лица и исполнители: Бобик – Константин Манрик Барбос – Эстебан Колиньяр Дедушка – Лионель Савиньяк А также по определению безымянная челядь, портрет неизвестного в розовой рамочке и барон Заль, который тоже скорее – мебель.
Ответов - 52, стр:
1 2 All
Эстебан Колиньяр: Решение собраться именно здесь было продиктовано крайней безотлагательностью дела, допитой по дороге касерой и верностью Присяге, обязавшей Эстебана безоговорочно подчиняться приказам нового сеньора. Поэтому сегодняшнее заседание Малого Совета проходило непосредственно по месту его домашнего ареста. Особняк Савиньяков не сразу понял оказанной ему чести, встретив заседателей постными лицами и злобными посулами пожалобиться хозяину. Мзда за молчание на зажравшуюся челядь впечатления не произвела, а её вялый протест быстро перешёл в бурное сопротивление, каковое, впрочем, было так же быстро подавлено и загнано в кухню, откуда ещё долго доносилось жутковатое бормотание про четыре молнии, четыре меча и чего-то там четыре ещё. А заседатели гордо удалились в кабинет, где Председатель ожидал найти хоть какие-то зацепки по заинтересовавшему его делу, но, перевернув всё вверх дном - разочаровался. По делу здесь обнаружилось только довольно недурственное вино, пара обрывочных записей и какая-то схема, в которой Эстебан ни кошки не понял и отдал виконту, чтобы перерисовал. Барон же был командирован в погреб за чем покрепче, но с задачей не справился – ошибочно перепутав дверь подвала с кухонною, был яростно атакован недодавленным сопротивлением, зажат дверью, бит мокрой тряпкою и сырою курицей, насилу вырвался и теперь сидел мрачнее тучи, выводя пальцем на столешнице какие-то загогулины. - Заседание Малого Совета объявляю открытым! – бодро объявил Председатель, открыв заодно и бутылку, - Полагаю, ни для кого здесь не новость, что умерло наше величество король Фердинанд? Вопрос был в общем-то - риторическим, но Заль отчего-то ещё больше расстроился и тут же предложил выпить за упокой.
Константин Манрик: Константин важно прогуливался по залу заседания Малого Совета, заложив руки за спину, и размышлял. О чем-то глобальном и очень важном. Возможно, даже о тщетности всего сущего. Но это, конечно, вряд ли. Он пока не мог определиться, благородные ли они рыцари, державшие осаду в крепости и защищавшие детей, женщин и дальше по списку или же грозная шайка разбойников, схоронившаяся прямо под носом у стражи и пережидавшая облаву. Виконт остановился посередине, развернулся, громко щелкнув каблуками, и глянул на бандитские физиономии приятелей. Рыцарством не пахло. Значит, разбойники. Ладно, Эстебан будет атаманом. Да и подходит ему это. Ну, и пожалуй, ни на что другое, кроме как руководство, не способен... Манро лукаво улыбнулся своим мыслям и покачал головой. Да способен, конечно. Но как же без желочных шуточек и циничных розыгрышей между старыми добрыми друзьями. Мда, задумался виконт ни на шутку. Придумал уже иерархию и разделение труда в их маленькой шайке, когда они-то на самом деле собрались здесь не красть, а ВОЗВРАЩАТЬ. Собрав свои мысли вместе, Манрик решительно сел в кресло с самым умным и благородным видом, чтобы внимать Полководцу. Но долго это не продлилось. Во-первых, потому что говорили под вино, во-вторых, Заль с подбитым глазом был чудо, как хорош, а в-третьих, нужно было опять пить. За упокой. А потом и рисовать странные загогулины. Константин обиженно поднялся из кресла, отставил стакан и, грациозно заложив перо за ухо, отправился за стол выполнять поручение. Уже разложив все на столе, он поднял глаза на Колиньяра: - Да Вы, господа, наверное, плохо ищете. Не может быть такого, чтобы в кабинете капитана королевской гвардии не было чего поинте... Поважнее.
Эстебан Колиньяр: - Так а что с королём-то? – снова спросил Северин, тщетно пытаясь уследить разбегающимися глазами за Манриком. - По офцальной версии - умер, - Эстебан вскинул руку, предупреждая четвёртое за десять минут предложение выпить за упокой, - Но на самом деле это был бессрец... бецпресс... - Председатель хотел козырнуть услышанным от родителя термином "беспрецедентный регицид", но первое не смог выговорить, а второе – вспомнить, - Вощем, убили его. - Как - убили?! – ужаснулся Заль. - Книгой, - Колиньяр был занят откупориванием новой бутылки и оттого – лаконичен. - Это, должно быть, очень толстая книга, - глубокомысленно икнув, заключил Северин и, шатаясь, направился к книжному шкафу. - ...Может, вот эта? Или – вот, старинная, в бронзовом окладе? Такой не то, что короля – быка убить можно! – то и дело что-то роняя, выкрикивал опасно раскачивающийся на стремянке барон, но на него никто не обращал внимания. Потому что искавший чего поинтереснее Константин нашёл то, что нужно: дуэльные пистолеты!
Константин Манрик: Константин не обращал внимания на переговоры Колиньяра и Северина. Он занимался по-настоящему важным делом. Искал. Молодой человек лениво обошел территорию, вверенную их шайке, и остановился около небольшого диванчика в углу кабинета. Он уже долго посматривал на него, на этот ужасный цвет, который ему совсем не нравился. Как зашел - так сразу был сражен наповал. Детская травма. А теперь и повод имелся. Константин подошел к дивану, безумно ухмыляясь, медленно достал шпагу и с огромным эстетическим наслаждением вспорол брюхо диванной подушке. От края до края. Манро смущенно кашлянул и, пока никто не увидел его странного поведения,принялся деловито рыться во внутренностях своего врага. Как ни странно, там ничего не оказалось. И тогда виконт стал втихаря вспарывать вражеского соратника. Но и в этой подушке ничего не оказалось. Константин встал с дивана и грациозным движением оттряхнул камзол от перьев, которые в свою очередь попадали на пол, медленно кружась вокруг Манрика. Лис в курятнике, честное слово. Хищно улыбнувшись этой мысли, Константин посмотрел по сторонам, раздумывая, где бы еще чего поискать. В следующую секунду он уже рылся в каком-то шкафу, а через минуту уже доставал оттуда пистолеты. Кто ищет, тот найдет, как говорится. Виконт медленно развернулся к Колиньяру, нагло улыбнулся тому, медленно наставил на него пистолет и с ленцой проговорил, явно подражая какому-то известному герою из приключенческих романов: - А что это Вы не хотите пить за упокой короля, Колиньяр? Или Вы дриксенский шпион, убивший короля тяжелым тупым предметом, быть может? Под тяжелым тупым предметом почему-то сразу представился Северин, болтающийся на шкафу, но Манрик быстренько отогнал от себя эти мысли, пытаясь не выйти из образа.
Эстебан Колиньяр: - Осторожнее, Манрик, - отобрав пистолет, предупредил Колиньяр, - А то как бы Вам самому не пришлось бежать в Эйнрехт, по дороге забыв пересесть на корабль. Но за упокой всё же выпил. А также во славу Отечества и в честь будущих побед. А потом они нашли пули и порох. - Совсем подурели?! – грубо осведомилась сунувшаяся в дверь холуйская рожа и тут же, разбитая, убралась. А они продолжили азартно стрелять по выставленным на открытое окно бутылкам, а когда те закончились – по старинным часам и фамильным портретам, а когда закончились пули, Эстебан решил, что неплохо бы командировать кого-то на кухню за провиантом. При слове "кухня" кто-то с грохотом обрушился со стремянки и весьма правдоподобно симулировал свою смерть, но всё равно был командирован за провиантом. А Эстебан поднял бокал и толкнул тост. В этот раз - за королеву! Чья красота была столь божественна и велелепна, что никакими земными словами не выразить, но это его не остановило. Как не остановили ни притворная зевота Манрика, ни даже натуральный его же храп. С Колиньяром по пьянке нередко случались приступы безудержного красноречия и этот был одним из самых тяжёлых – посвящённый Её Величеству тост грозил вылиться целой поэмой, но полёт вдохновения был прерван ввалившимся Залем. Он вернулся с пустыми руками, но не сказать, что без провианта, потому как был весь им облит и в нём вывалян. Будущий маршал резко посуровел. - Это война, - шарахнув кулаком по столу, объявил он, - Эскадро-он! Шпаги наго-ло! В шеренгу подвое стройсь! За мной - шага-а-ам пли!
Константин Манрик: Как бы ни был куртуазен, возвышен и галантен виконт Манрик, он не мог отрицать, что после вспарывания подушек, соревнования по стрельбе, переворачивая кабинета генерала с ног на голову и всеобщего хаоса нещадно хотелось жрать. Новый поход Северина за провиантом не увенчался успехом. Чего, собственно, можно было и ожидать после первого его похода. Но Эстебану, кажется, просто нравилось смотреть на вываленного в муке Заля. Это действительно было забавным, с этим нельзя не согласиться. Но, как говорится, хлеба и зрелищ. Зрелища есть, а вот крошки с Северина собирать... Не комильфо. Константин поправил шейный платок и сделал шаг к двери, становясь по правую руку от Эстебана и серьезно вкрадчиво проговорил: - Да, мой генерал. Это война. Челядь в этом доме ведет себя до безобразия непристойно... - а потом хитрюще улыбнулся и повертел в руке пистолет. - Взять для устрашения?
Эстебан Колиньяр: - Берите, – одобрил Колиньяр и, сведя брови, скомандовал, - Вперёд! Их было трое пеших, а по шуму и ржанию – как тридцать конных. Их путь был суров и неблизок, а окружающая обстановка – чужой и враждебной: коридорные арки подло двоились, стены предательски изгибались, пол то и дело проваливался, норовя уйти из-под ног. Поэтому, разумеется, не обошлось без потерь. Которая, впрочем, быстро нашлась, вернулась в строй и продолжила шагать в ногу, слегка помогая себе руками. Показавшаяся из-за поворота кухонная дверь... действительно – показалась, потому что никто, кроме придурковатого барона, её не увидел. А следующая, по заверению всё того же барона – та самая, поддалась так легко, что взявшие изрядный разбег захватчики от удивленья попадали, образовав задорно матерящуюся кучу-малу. Но врагу повезло. Потому что за дверью оказался не он, а трофейные чучела, тут же поплатившиеся головами за тактическую ошибку. А бравое, числом примерно около трёх, воинство продолжило свой дальний поход, неся чушь, войну и разруху, пока не упёрлось в действительно нужную дверь – наглухо запертую, с вымазанной какой-то склизкой мерзостью ручкой. А значит – их тут ждали и помнили. - Именем короля, убитого тупым тяжёлым предметом, откройте! – отерев руку о стену, потребовал Эстебан. Язык будущего маршала слегка заплетался, что нисколько не отразилось на непререкаемой командности его голоса.
Константин Манрик: Быстро, весело взяв разгон и вихрем пронессшись по особняку почти до победного конца, войско приуныло, наткнувшись на препятствие. Только что все шло как по маслу, а теперь Колиньяр в это масло вляпался. Нужно было срочно поднять боевой дух и продолжить путь в крепость врага! Кстати, о масле. Если эта челядь догадалась дверь закрыть - это одно. Тогда это просто челядь. А уж если она еще и ручку вымазала... То безоговорочно переходила в раздел "челядь хитрющая". Там ведь над дверью еще и ведро в лучшем случае в водой висит. В худшем - с помоями. Константин осмотрел себя, стряхнул невидимую пылинку с плеча и понял, что ему все-таки пока есть что терять. Решение нашлось тут же. Северину - не было. - Прорвемся, господа! - азартно крикнул Манрик, схватил откуда-то из-за спины ведро, водрузил его на голову барону и хлопнул приятеля по плечу. - Все в твоих руках, Заль! Ты - наш авангард! Манрик торжественно посмотрел на Северина, а потом чуть отклонился назад, чтобы видеть Колиньяра и деловито уточнил: - Ну, что, я беру справа, ты слева, и используем Заля как таран? Заль, однако, при этих словах растерял как-то половину своей воинственности. Если не сказать три четверти. Ножки у Северина подкосились, а "шлем" набекрень съехал. Критично осмотрев несостоявшийся "таран", Константин поцокал языком и неодобрительно покачал головой. Надо было уже врываться, а то как-то затянулся их "штурм с наскока". Манрик шутливо щелкнул каблуками перед Эстебаном: - Таран пришел в негодность, генерал! Умоляю, не сердитесь, и не старайтесь пробить дверь руками, от нее тогда вообще ничего не останется! - громко, так, чтобы челядь услышала и начинала уже трепетать. Протараторил и убежал. Можно было бы подумать, что совершил тактический отход - все знают, что у Манриков это в порядке вещей - но тут же вернулся. Таща за собой какую-то статую, взятую из коридора. Была это какая-то прекрасная дама. Правда, почему-то без головы, без рук, да и без ног тоже. В общем, прекратить ее мучения было бы только гуманно. Так что, особенно не переживая за дальнейшую судьбу сего произведения искусства, Константин принялся методично долбать ею в дверь. Сил не хватало, зато потом подсобил немного "генерал",и дело пошло на лад. Вскоре раздался грохот - кажись,засов-таки не выдержал натиска и капитулировался. И это была невероятная победа! На кухне было тихо - челядь, как и положено, трепещала. Молча. Дрожа всем телом. Даже удивительно, что стука зубов от страха слышно не было. Заль, воодушевленный таким поворотом, даже вперед ринулся, чтобы, видно, показать, что его ранее подкосившиеся ноги были отнюдь не признаком трусости, но радости перед скорым "прорывом". Никто не возражал. Так что, лихо распахнув уже всего лишь прикрытую дверь, именно Заль получил по голове ведром с помоями. А виконт Манро при этом некультурно расхохотался, когда нужно было рыдать при виде того, как врагу засчитывается еще одно очко.
Лионель Савиньяк: Лионель возвращался домой посреди ночи. Допросы в Багерлее затянулись, зато Мартин выложил практически все, что знал сам. Однако, отпускать его сейчас, конечно, Ли не собирался, да и это было небезопасно для самого трактирщика. Хотя, конечно, если захотят достать, то достанут и в Багерлее, но вряд ли он так уж стал кому-то поперек горла, для мести были персоны и посерьезнее. Его дочь не знала ничего, и у Савиньяка не было причин ей не верить, но отпускать ее он тоже не торопился. Одноглазый и его "подчиненные" обещали присмотреть и за трактиром, и за Аделой, но слишком Лионель на это не рассчитывал. На "висельников" можно было положиться только до определенной степени. Сонный Грато свернул к дому на освещенной фонарями улице. Особняку тоже полагалось дремать, но в окнах горел свет, и Савиньяку уже при въезде в ворота послышался какой-то шум. Он живо спешился, бросил поводья конюху и держа руку на гарде шпаги, ринулся в дом. В прихожей, как ни странно, его никто не встретил. Лионель сбросил плащ на тумбу и рванул по коридору на источник шума, где-то в районе кухни.
Эстебан Колиньяр: Эстебан был добр, снисходителен и ещё раз добр, когда, взяв кухню штурмом, предлагал смутьянам сдаться на свою милость, обещая пощадить женщин, посуду и овощное рагу, которое с детства не жаловал. На что грубая челядь ответила яичным пристрелочным залпом, а возглавлявшая оборону кухарка, потрясая телесами и тесаком, заявила, что скорей ляжет костьми. Она была страшна, огромна, и ещё раз страшна. У неё были руки мясника и глаза багерлейского хурия. Она была шире Варасты и непроходимей Ренквахи. В истерических взмахах её тесака угадывались намерения отчекрыжить всякому, кто приблизится, что-нибудь нужное и элементы дриксенской школы. Но маршал не спасовал. - За мной! – лихо скомандовал он. И стал первым, кто обнаружил, что маслом была облита не только дверная ручка. Полководец поскользнулся, но устоял. И продолжил наступательное движение. Даром, что спиной, но – вперёд. Эстебан не знал, куда его несёт, но видел, как под гнусный плебейский регот пали его боевые товарищи. Стойкий Манрик, пробежавшись на месте, стремительно отбыл к окну, где вцепился в кухонные занавески, завертелся и грохнулся вместе с ними, а влетевшего башкой в посуденный шкаф Северина погребло под грудой кастрюль и какой-то громыхающей утвари. Сам Колиньяр врезался во что-то мягкое, довольно удачно упал и считал, что ему повезло больше всех. Пока не оглянулся. И не увидел, как прямо над ним, опасно балансируя и отчаянно размахивая ручищами, колыхается гигантское беспозвоночное. То самое, что грозилось лечь здесь костьми. Эстебан понял, что оно сейчас это сделает прямо на него, но спастись уже не успевал. И толстуха рухнула. Навзничь. В квашню. Потому что удача сопутствует смелым! - Оглоеды! – грозная предводительница повстанцев беспомощно барахталась в кадушке и глядела на маршала отравною жабой. Обезглавленное сопротивление стушевалось. Колиньяр, торжествуя, воздел над головой сорванный с кухарки передник. Как знамя победы. Которая была хоть и маленькая, а радовала, как большая. - Господа аннексионисты! – пьяно воззвал он к их славному дружеству, - Даю вам десять минут на разграбление города! И, дав по сусалам попытавшемуся возразить лакею, воодушевил своё войско личным геройским примером.
Константин Манрик: Вот он! Самый героичный момент их Великого похода!.. Нет, конечно, будет еще пир на пепелище, и пир - это очень даже хорошо, но что может сравниться с прекрасными непобедимыми рыцарями, развивающимися плащами, разбегающимися противниками... Уже грязные и местами обмасленные "рыцари" наконец ворвались на кухню. Генерал, как это водится, взял на себя самое трудное. Атаку основных сил. Он оперативно столкнул какую-то не знакомую виконту - к счастью - гору мясу в кадушку с тестом. Пироги сегодня у Оленей должны были получиться на славу. Но хорошенько это обдумать Константин не успел. Он пикировал вниз. Как гордый ястреб за своей добычей. А проще говоря, просто так же поскользнулся на масле и прокатился куда-то в сторону. Пытаясь хоть как-то удержаться на ногах и не упасть в грязь - или в масло - лицом, Манрик схватился за подвернувшиеся под руку занавески. К сожалению, они не выдержали, и виконт Манро все же упал. Размахивая руками, ногами и этими самыми занавесками. Манрик с оглушительным грохотом встретился с полом, а занавески полетели дальше и мягко опустились на тесто с начинкой. Начинка при этом стала еще ожесточенней махать руками и верещать, но вскоре затихла. Сдалась вестимо. Воодушевленный этим Константин быстренько вскочил на ноги и грозно гаркнул. Потому что в районе его падения никто не боялся, и даже в его сторону не смотрел, а Манрик привык быть если не в центре внимания, то хотя бы где-то рядом. Слуги сжались и правильно сделали. А Константин тем временем кивнул лакею, чтобы тот связал остальных, связался сам, и поспешил к полке, на которой были развешаны какие-то колбаски и лежала другая снедь.
Лионель Савиньяк: Лионель правильно определил направление, судя по следам разгрома, сопровождавшим его в коридоре на нижнем этаже. Оттуда же раздавался шум и крики слуг. Дверь на кухню была распахнута. Савиньяк выхватил шпагу и вбежал... а потом разом выдохнул и усмехнулся. Вкинул шпагу обратно в ножны и подал руку сидящей в кадке с тестом кухарке, перед этим освободив ее от занавесок. - Спокойно, - утешил он ее, когда несчастная напуганная женщина кинулась целовать руки хозяину и спасителю, а потом рявкнул во всю мощь легких, - ОРУЖЕНОСЕЦ! А также господа Манрик и... вроде бы, Заль. Прошу вас последовать на выход. Сейчас же!
Эстебан Колиньяр: Победители живо привили смутьянам к себе уважение, погасили последние искры народного недовольства и вовсю пировали на пепелище, когда резкий окрик перебил их азартный запал и испортил вкус трофейной грудинки. Вернувшийся Савиньяк был не слишком радушен и ещё менее – гостеприимен, а в его просьбе последовать на выход сквозила такая ультимативная непреложность, что обычно бесстрашный Эстебан решил не испытывать на себе, что будет, если тут задержаться. И предпринял тактическое отступление. - Господин капитан, – отсалютовав колбасой, поприветствовал он, пьяный даже на фоне своих знаменосцев, - А мы как раз уходить собирались. У вас здесь удручающий бардак и отвратительное обслуживание. Пойдёмте, господа! Отужинаем в "Шпоре". И шатко, но гордо направился к двери, всем своим видом показывая, что человек, не умеющий вести себя в обществе, их общества не достоин.
Константин Манрик: Константин почуял что-то неладное и обернулся. Как оказалось - вовремя. В комнату влетел Савиньяк. Манрик попытался оценить обстановку и действовать по обстоятельствам, но из нужного только окорок под стол "случайно" уронил и как будто бы и был не при чем, манжеты стал поправлять на рубашке. В основном же виконт Манро просто ждал дальнейшего развития событий. Послушал он "генерала" своего, еще раз осмотрелся и подумал. А ведь правда. Что им, благородным дворянам, делать среди этой челяди? Ужасно. Константин важно покивал и пошел вслед за Колиньяром, на ходу пытаясь и поздороваться с Лионелем, и неудовольствие свое его кухней выразить, и попращаться заодно. - Дикари какие-то! - важно заявил Константин, кивком головы указал на только что покинутый угол и "наябедничал". - Там вон вообще слуга какой-то к остальным с веревкой подбирается. Колбасу в сеточке сделать, наверное, решил. В повара парень явно не годится, и как есть не страшно после таких зрелищ... Впрочем, более или менее внятно свою мысль Константин не закончил. Не до этого было. Он был занят гордым следованием за командиром. Желательно еще не хромая, не горбясь и не шатаясь.
Лионель Савиньяк: Когда нетрезвые смутьяны вышли из кухни, Лионель подозвал к себе всполошенных слуг и отдал кое-какие распоряжения. После этого он вышел в коридор и окинул критическим взглядом всю компанию. - Никаких "Шпор", оруженосец. Вы под домашним арестом, - напомнил он Колиньяру, - Идите вверх по лестнице, господа. Разговор продолжим в моем кабинете. Последнее было сказано тоном категорическим, и вид Савиньяка давал понять, что разговор за дверями его кабинета состоится в любом случае.
Эстебан Колиньяр: Господа аннексионисты тревожно переглянулись: их славному походу забрезжил весьма драматичный финал. Капитан вежливо пригласил их на разговор, пообещав взглядом, что в случае неподчинения будет ещё хуже. И казался таким обыденно-невозмутимым, словно ему каждый день доводится урезонивать бесчинствующих оруженосцев. Осталось только выяснить, где они все похоронены. По лестнице отважное воинство поднималось как на эшафот, стараясь не терять достоинства и Северина, который всё ещё шёл как по маслу – то и дело спотыкаясь и падая. Колиньяр не представлял, что их ждёт в кабинете, зато знал, что там ждёт Савиньяка: залитый вином и чернилами стол, раскиданные Залем и местами изорванные на пыжи фолианты, застланный перьями пополам с битым стеклом паркет, варварски непойми кем и зачем выпотрошенный диван, изрешеченные до неузнаваемости старинные портреты и не менее изрешеченный, гротескно исполненный углём на стене он сам – талантливая работа неизвестного мастера, который сейчас дорого бы отдал, чтобы таковым и остаться. Дойдя до двери, Эстебан предупредительно отвильнул в сторону, пропуская вперёд капитана и, решительно выдохнув, изготовился к отчаянному манёвру. За который ему, несомненно, тоже придётся ответить, но не раньше, чем завтра.
Константин Манрик: Это было как-то уж совсем неправильно. Мало того, что на кухне - которая, как было сказано выше, была так себе и была недостойна великих - не успели попировать, так еще и на пути к трактиру встала преграда! Рогатая такая. Интересно... Наверное, Савиньяки вот совсем никогда ничего не чувствовали и не подозревали, когда им изменили их благоверные. Как были рога, так и есть. Гармония с природой, Леворукий их побери. Вторая пара ж на затылке не вырастет, - виконт Манро не на шутку задумался над этим высоко философским вопросом, поэтому поднимался молча. Но где-то на середине лестницы опомнился, и принялся недовольно пыхтеть, всем своим видом выражая крайнее оскорбление своей и заодно приятельских важных особ. А уж когда весь отряд под конвоем одного Савиньяка... - тут Константин решил, что явно что-то не так, и надо будет обязательно разобраться, что - подошел к кабинету, Манрик в ужасе понял, ЧТО им предстоит. Преступник всегда возвращается на место преступления, да. Но не так же скоро!.. К тому же, непонятно еще, это Савиньяк преступник, укрывавший важные документы от следствия, а Эстебан с товарищами это самое следствие, или же это товарищи с Эстебаном преступники, и мародеры, а Олень потерпевший. В любом случае, досталось бы молодым людям от не очень молодого Савиньяка, а не наоборот. Константин забегал глазами по коридору, судорожно ища спасение, посмотрел пару раз на Заля - не обнадежило. А вот лицо Колиньяра было таинственно и непроницаемо. То ли генерал смирился с неминуемой гибелью, то ли уверен в своей неуязвимости. Очень хотелось верить во второе.
Лионель Савиньяк: Савиньяк открыл дверь своего кабинета и на несколько секунд оторопело замер на пороге. Такого он не ожидал... Ворвавшиеся за добавкой на кухню пьяные идиоты, устроившие там разгром с целью найти съестное и горячительное для продолжения - в этом хотя бы была какая-то логика. Но его кабинет! Бумаги! Фамильные портреты! Ли мельком осмотрел пострадавшую комнату, тайник в стене они не отыскали, хоть это было хорошо... - Вот, ызаржье семя! - прорычал он, зашвырнув шкодливую троицу в свой разгромленный кабинет одним движением и захлопнув ногой дверь, - Кошки полосатые! Это что, общий приступ буйного помешательства? Тогда я вас всех в Дом скорби отправлю, там на стены кидаться и диваны потрошить! Хотя нет, это будет слишком гуманно... Ли немного поостыл и сел на чудом уцелевший стул за своим столом, заваленным обрывками документации, залитый чернилами, вином и какой-то дрянью. Брезгливо расчистил там кусочек уцелевшего от пятен сукна и положил на стол шпагу, а потом достал пистолет и начал неторопливо его заряжать. - Снимайте камзолы и сапоги, - потребовал он уже спокойным голосом, - Все трое. Живо.
Эстебан Колиньяр: - Вы с ума сошли... - ошарашенно пробормотал Эстебан, которому просто катастрофически не везло с сеньорами. Предыдущий тоже был сумасшедшим. Но у того первый припадок случился лишь через месяц - когда его оруженосец, спасаясь от наступавших на пятки цивильников, угнал посольскую вместе с содержимым карету. А этот, надо же – рехнулся на третий день. Капитально. И, похоже, недуром вознамерился их поубивать. И, судя по требованию снять сапоги и камзолы – собирался с удивительным для умалишённого холодным расчётом повесить убийство на "висельников". Но Колиньяру приходилось бывать и в более серьёзных передрягах. Не далее, как на прошлой неделе. Благодаря этому ветворогому, кстати, козлу! - Мы не станем этого делать, - наотрез заявил он и, оглянувшись на рухнувшего в попытке cнять камзол Северина, уточнил, - Я не стану. Здесь кругом битое стекло и вообще... Сходить с ума из-за какого-то всего лишь барахла - это такая мелочность, что аж мещанство. Давайте сейчас по-хорошему разойдёмся, а завтра мой отец возместит вам ущерб.
Константин Манрик: Константин сморгнул и уставился на генеральского сеньора. Воо интересно, что тот собирался делать? Лень добро с трупов снимать и мародерствовать? Решил, чтобы жертвы сначала сами ценное все сняли, а потом их и застрелить можно? Мол, что валяется у меня на полу - то мое? Нет, виконт Манро, конечно, слышал, что иногда приговоренных к расстрелу заставляют самих рыть себе ямы, но это было уже слишком... Да и камзол был новенький. Жа-алко. Да и вообще, - вдруг приосанился Манрик, -вассал моего вассала не мой вассал. так что все. Никому ничего Манрик не должен. Ни сапог гайифских, ни камзола нового. Ну, разве что выпутать генерала их и Северина из этой заварушки. Хотел быть разбойником - получай. Тебя вот обкрадывают. О, а полководец и в этот раз не оплошал. Склонил атлант покорно буйно голову, потянулся к сыре земле, снял сапог... Да как метнул в оленя. А Манрик к Залю кинулся, пьяно на полу развалившемуся, и стал ему услужливо помогать сапоги снимать. И целых два заряда! То, что надо. Манрик грозно прорычал что-то, пустил сапоги Заля вслед за Эстебановым, подхватил босое чудо под мышки и ринулся к спасительной двери. Так ретиво ринулся, что первым делом Заля об косяк долбанул, но зато со второго раза прошел, на ходу выкрикивая: - Монсеньор, мы проложим Вам путь!.. Константин встал в победоносную позу рядом с Эстебаном, скрестил руки на груди, гордо задирал подбородок и многозначительно изрек: - Воистину, - о том, что его отцу придется тоже раскошелиться Константин как-то не подумал, а когда подумал, то, в принципе, не сильно-то расстроился. Не его же кошелек-то в конце концов. И потом, за такое благое дело не жалко!.. Что такого благого в переворачивании оленьего кабинета Манрик пока не придумал, но уде начал над этим усиленно работать.
Лионель Савиньяк: Подобравшиеся юнцы в гордых позах выглядели по меньшей мере, забавно, но Ли не собирался спускать им этот фарс с безобразиями не смотря на потешный и в чем-то умилительный вид. - Да что вы говорите, Колиньяр, - сказал он, положив заряженный пистолет на стол рядом с собой, - Битое стекло, значит? Ножки боитесь поранить? Об этом раньше надо было думать, - рявкнул он, - Когда врывались сюда и громили все вокруг, как стадо обезумевших животных! За свои поступки, Колиньяр, вам придется ответить самому, - продолжил Савиньяк снова уже спокойнее, - Потому что ваш отец имеет к вашему буйству весьма опосредованное отношение - разве что тем, что произвел вас на свет. Прятаться за его спину я вам не дам. Насчет разойтись по-хорошему, я обдумаю, - пообещал он, - Ведь присяга, которую вы мне давали, для вас пустой звук. Но это произойдет не сегодня. Сегодня вы перевернули мой кабинет вместе с вашими друзьями, вскрыли стол, уничтожили документы, часть из которых были ценными и важными. Все это произошло в момент, когда меня дома не было. Я обнаружил вас по сути, напавшими на мой дом и слуг, когда вернулся. А свое жилище я имею право защищать. Я могу пустить вам пулю в лоб, как нападавшему, или насадить на шпагу. Есть еще вариант с городской стражей, но я сейчас слишком зол, чтобы выбрать его, - спокойно сказал Ли, - Поэтому я предпочту первый, если вы не станете выполнять мои требования. И не надейтесь сбежать. Слуги внизу, обо всем предупреждены и вооружены. А насчет пули вдогонку я не шучу. Что касается вас, господа, - он посмотрел на Манрика и Заля, уже расставшегося с камзолом и сапогами, - Я вам даю выбор. Можете уйти сейчас. Обещаю, что претензий вам и вашим семьям я предъявлять не буду. Но тогда Колиньяр сам ответит и за вас тоже, его я не отпускаю. А можете остаться и разделить участь вашего "сообщника". Тогда ему достанется меньше. Ли замолчал и посмотрел на Константина и Северина испытующим взглядом.
Эстебан Колиньяр: - Вас понял, господин капитан, - буркнул Эстебан, всем своим видом показывая знаменосцам, что он вовсе не сдрейфил, но ничего не попишешь: присяга. Так уж в этом несправедливом мире заведено, что одни рождены для величия, а другие – Килеанами и Савиньяками. И призваны поганить собой юные годы великих. - Ступайте, господа, я сам разберусь с этим недоразумением, - сказал он своему притихшему воинству, предоставив капитану решать самому – к кому или к чему относилось последнее. Голос полководца был изрядно нетрезв, но оттого не менее самоотвержен, а поза хоть и тоже очень геройской, и такой монументальной, что хоть сквер с фонтанами вокруг разбивай, но не слишком устойчивой, поэтому герой слегка завалился на стену.
Константин Манрик: Константин скривился, сам того не замечая. Да молодой человек вообще сейчас мало следил за тем, как выглядит он целиком и его лицо в частности. А Савиньяк-то разговорился, разговорился. При чем таким тоном, как будто всю новую знать попирал. И не иначе как за мученика Эгмонта Окделла. Нет, Манрик, конечно, знал,что Савиньяк был на стороне короля, но это не мешало ему смотреть на новую знать свысока. По крайней мере, что-то такое виконт Манро слышал от папеньки и любимого дедули. Но, в целом, угрожающе. Этого Манрик отрицать не мог. Видать, они действительно довели Савиньяка. Но ведь зато будет потом о чем рассказать!.. Манрик украдкой кинул взгляд на дверь и на Эстебана. С одной стороны, уйти заманчиво. Самой природой было уготовано рыжему семейству быть хитрыми, мудрыми и знать, когда надо ретироваться! Но, что задумал Савиньяк, тоже было узнать интересно до жути. А Колиньяр бы приврал наверняка... Да и вообще, дома было скучно и обычно, а здесь опасно и интересно. Манрик принял еще более героическую позу, даже немного ближе к Оленю, чем Колиньяр встал. И понял. Вот он, его звездный час: - Мы не уйдем! - пьяно заявил Манрик и стукнул себя кулаком в грудь. - Мы, Манрики, самый храбрый род в Талиге. Или на что это Вы намекаете, монсеньор? При всtм уважении, Вы, кажется, с этим не согласны. И потом. Вообще, все это... я. Это я все организовал и всех подговорил, - туманно закончил Манрик. Начав болтать, он не мог остановиться. Тому, конечно, не мало способствовало вино. Так можно было парочку и вправду важных тайн выболтать. Если они уйдут, все наказание достанется Колиньяру. Если останутся - разделится поровну. Значит, и зачинщик и соучастники получат поровну. Так почему бы не покрасоваться? Когда еще такой шанс выдастся?
Лионель Савиньяк: Лионель выслушал обоих, а также Северина, который заплетающимся языком подтвердил, что тоже остается с господами, чтобы разделить их участь, и уходить никуда не намерен. Ли кивнул и произнес: - Что ж, похвально. Ну а теперь... Он кликнул слуг, чтобы забрали сапоги и камзолы юношей, а потом внесли в кабинет метлы, совки и пустые деревянные ведра для мусора, а также наполненные мыльной водой с плавающими щетками в них. - Приступайте к уборке моего кабинета, - приказал Лионель, - Если на полу найдутся не изорванные, а просто смятые бумаги, кладите их ко мне на стол. Все испорченное - в мусор. Полы - отдраить. Ковер - отчистить. Кто станет отлынивать, того я сумею взбодрить, - пообещал он, удобнее устроился в своем кресле и поближе придвинул оружие.
Эстебан Колиньяр: Когда господа аннексионисты настолько состарятся, что забудут даже собственные имена, их по-прежнему будет объединять воспоминание об этом Походе. Который начался славно, а закончился как-то не очень... Впрочем, они и в самом деле были слегка неправы. Это даже их полководец признал, когда угодил в плен, и у него появилось время об этом подумать. А верней - был задержан как какой-то преступник. Просто думать о себе как о военнопленном было немного приятнее. А прислуга тем временем утащила куда-то их вещи и притащила свои – всякие там поганые вёдра и прочие мётлы. Наследник Колиньяров никогда не был внимателен к низшим формам жизни. Он отрешённо глядел в окно и как положено военнопленному - предавался элегической тоске по свободе, когда капитан вдруг потребовал, чтобы они – будущая воинская элита - прибрались в его кабинете. Отчего Колиньяр так опешил, что почти протрезвел. Он-то думал, что, скорее всего, их закроют в холодном подвале. И не особо печалился. Потому что в холодных подвалах обычно хранится неплохое вино. Но выполнять грязную холуйскую работу... Это уж кошки с две! – твёрдо сказал себе Эстебан, багровея. Причём даже, кажется, вслух. Лучше смерть, чем позор! И никто из Великих полы совершенно точно – не драил! - Вы не имеете права, – с не слишком холодным достоинством возразил он Савиньяку, - Я потомственный дворянин и не буду выполнять работу прислуги! И поганое ведро с пинка опрокинул. И, тихо взвыв, кажется, понял - зачем этот упырь у них сапоги отобрал.
Константин Манрик: Да Манрика никто никогда не смел заставлять убираться! Более того, это даже в голову никому не приходило. А тут нате пожалуйста. Колиньяр скорчил удивленную физиономию и даже руки опустил от растерянности. Виконт Манро ни в коем случае не собирался соглашаться, другое дело, что Олень - по нему было видно - ни в коем случае не собирался отступать. Даже вон ружьецом своим помахивал. Манрик вздохнул, закатал рукава, глянул на Эстебана с Залем и удрученно покивал: - Да, конечно, мы никогда не согласимся. И уже более уверенно приосанился. И вид себе поувереннее попытался сделать. И даже челюсть нижнюю вперед выдвинул для большей уверенности.
Лионель Савиньяк: Савиньяк был сильно разъярен. Может быть, это и не было понятно нетрезвым юнцам, которые решили, что все его слова - шутка, и если встать в позу "не хочу и не буду", то их пожурят, а потом погладят по головке и вручат по леденцу на палочке, но это были их проблемы. Ли взял пистолет и неспеша прицелился. Грохнул выстрел. Пуля прошла по косой над головой Колиньяра и врезалась в потолок. Сверху что-то посыпалось, довершая картину полного безобразия. Кабинет заволокло пороховым дымом. - Это был предупредительный выстрел, - ровным тоном сказал Лионель и стал перезаряжать оружие.
Эстебан Колиньяр: Впечатлительный Северин медленно сполз по стенке и, скосив глаза на зияющую, величиной с материнское горе дырку в потолке, зашёлся тихим крысиным смешком. А вот Маршал – не впечатлился. Почти. Он не сдвинулся с места, пока Савиньяк в него целился. А когда тот всё-таки выстрелил – не зажмурился, а... просто слишком крепко прищурился. И голову в плечи не втягивал, а просто очень высоко ими невозмутимо пожал. И перед глазами у него пронеслась не вся жизнь, а только её концовка. И она ему совсем не понравилась. Потому что тот, кому суждено было почить в лучах славы, погиб не на поле брани, от всемеро превосходящих сил, сложив голову, но не оружие, о чём потом будет сложено немало легенд или на худой конец – песен, и даже не на руках у своей королевы с её именем на устах, а на месте преступления, подобно вшивому висельнику. А его последними словами стали не исполненные самоотверженного героизма "я всего лишь исполнял свой долг", а дурацкие "я не буду выполнять работу прислуги". Гордо, но глупо. И как-то нелегендарно совсем. Никто из Великих так бездарно не погибал – в этом Эстебан был убеждён даже больше, чем в том, что они полов никогда не драили. И вообще – кто сказал, что не драили? Просто кто бы в здравом уме стал кому-то про такое рассказывать, а тем более – упоминать в собственном жизнеописании? Колиньяр уж точно – не станет. И за Манрика с Залем ручается. А Савиньяк... пусть только попробует! Маршал пристально посмотрел на неторопливо перезаряжающего пистолет капитана и, тяжко вздохнув, решился на капитуляцию. В общем-то, всё было честно. Победил правый. Причём, даже не козыряя дарёной сеньорской властью. Исключительно - силой. А силу Эстебан уважал. - Чего ждёте, орлы? К оружию, - хмуро сказал он своему воинству, кивнув на поганые снасти. И, вооружась метлой, занялся тем, для чего был рождён – командованием.
Константин Манрик: Манрик такого, если честно, не ожидал. И жизнь его к такому не готовила. Сеньоры, да еще и чужие, тут расстреливают. Это ж где такое видано!.. Константин невозмутимо сделал шаг в сторону, и штукатурка посыпалась мимо. Один только виконт Манро и знал, что шаг этот был не невозмутимый, а деревянный и испуганный. Но делиться своими соображениями на этот счет Константин точно не собирался. Он уныло посмотрел на Оленя, на Колиньяра, которыйвзял метла - она ему, кстати, почему-то жутко шла - и вздохнул. На самом деле - с облегчением. Казаться трусом на фоне приятелей жутко не хотелось, а быть прострелянным не хоть еще больше. Близок был тот момент, когда Манрик был готов наплевать на мнение товарищей и на пол на колени кинуться. В целях самозащиты, конечно, а не из желания полы потереть. Но окружающие-то всего глубинного смысла этого вздоха не знали. Для них это был вздох горя и обреченности дворянина, принужденного заниматься далеко не своим делом. Вообще, Манрик бы и штаны снял. Чтобы не запачкать. Но если бы был один. А при Олене или напарниках по уборке это было несколько... не комильфо. Могли неправильно понять, так сказать. Еще раз вздохнув для верности - на этот раз уже действительно огорченно - Константин прошествовал к ведру, шаркая ногами, но не успел затормозить и случайно поддел его, повторяя давишний подвиг Эстебана. Вода мутной лужицей разлилась по полу.На мгновение виконт Манро застыл, как и был, в несколько полусогнутом состоянии - потому что нагибался, чтобы ведро взять- а потом выпрямился, поиграл бровями, как будто все схвачено, и взял метлу с намотанной на ней тряпкой, которая около Заля стояла. Заль тем временем продолжал сидеть у стеночки, задумчиво рассматривая дырку в потолке. Видно, это проблема его глубоко задела. И Константин мог его понять. Но не тогда, когда все убирались, а Северин думал о вечном. Виконт Манро чуть ткнул товарища метлой - и тот вроде как очнулся. Моргнул пару раз и даже задвигался. А потом не поднимаясь - у пола было все же как-то надежнее, недаром во всех историях про войну все всегда "Ложись!" кричат - переместился на четвереньки и стал бумажки собирать. На некоторых обрывках - чистых листов, на документах юноши не решились святотатствовать, они просто случайно потом упали - были им же с друзьями нарисованные карикатуры на Оленя, его братьев, его отца, его мать... Испугавшись, как бы за это им не влетело еще больше, Заль принялся карикатуры рвать пополам, еще пополам и собирать все в одну кучу. На костер похожую. Северин так увлекся, что, кажется, пару раз и какие-то все-таки оленьи, а не Эстебана с Константином творения порвал. Ну, а что, каракули и каракули... Однако поручиться за это Константин не мог, ибо только одним глазом на Северина косился. Константин принялся возить метлой по воде. Вроде было все правильно. На кораблях же так делали, правильно? Ведро воды на пол выливали - и давай туда-сюда елозить. Воодушевленного Манрика даже не смутило то, что разлил воду он и, соответственно, елозил тряпкой по ковру.
Лионель Савиньяк: Добившись подчинения, Лионель стал строго наблюдать за приступившими к уборке юнцами. Заль ползал по полу и собирал обрывки бумаг в кучу, Манрик возился со шваброй посреди лужи разлитой им же воды. Вот, заодно и хмель выйдет. А может и дурь, если повезет. - Колиньяр, - Ли снова положил на стол заряженный пистолет, - Просто взять метлу в руки недостаточно. Вы не стойте, мусор сам не уберется. Я вас не выпущу отсюда, господа, пока вы не наведете в моем кабинете идеальную чистоту. А в серьезности моих намерений вы уже могли убедиться.
Эстебан Колиньяр: Колиньяр угрюмо кивнул и махнул для порядка метлой. Широко, с плеча. Порядок, к сожалению, не навёлся, зато получилась красивая перьевая как бы метель. И поверхностное осколочное ранение Заля. Одним махом! Тогда Колиньяр снова махнул, на сей раз – рукой, решив это дело потом кому-нибудь поручить, и вернулся к своим баранам. А ведь ещё минуту назад всё было идеально! Особенно – куча обрывков. Но она была идеальной только геометрически, а с точки зрения чистоты получилось спорно. Поэтому Эстебан приказал её выбросить. И отвлёкся на Савиньяка. А Северин был исправный солдат. Но баран. Он послушно сгрёб свою креатуру и не без сожаления бросил в ведро. С мыльной водой. Которую Манрик тут же, отработанным уже движением вывернул на ковёр и принялся остервенело в него втирать. В результате образовалось вполне трагических размеров с чернильным отливом пятно, обещавшее, что господа здесь порядком задержатся. Ввиду чего они экстренно вокруг него скучковались и, построясь шалашиком, стали держать Тайный Совет. По итогам Заль был обвинён в кретинизме и произведен в подметалы. Способ избавиться от пятна, разумеется, тоже нашёлся. Потому что где Колиньяр – там и способ. Ковёр было решено незаметно перевернуть другой стороной. С этой целью к Савиньяку был заслан парламентёр, призванный отвлекать его всякими глупостями. Как всегда – Северин, как никто это дело умевший. - Раз... рышите обратиться! - подойдя, но не слишком, по всей форме промычал он. И стал путано, задушевно и похоже, что искренне отпрашиваться по нужде.
Константин Манрик: Воистину, дело приобретало все более серьезный оборот. Самозабвенно размахивщий шваброй Константин внезапно увидел творение рук своих и, прямо скажем, не обрадовался. Хотя, возможно, синий ковер пошел бы в эту комнату больше. Но что взять с Савиньяка? Он грубый маршал, не смыслящий, вероятно, в красоте столько, сколько смыслил хоть и молодой, но жутко талантливый Манрик. Ээ, он мог бы стать поэтом. Или художником. И воспевал бы красоту пушечных залпов. Прекрасная жизнь. Но о ней позже. Если сначала пятно прикрывал Высший Совет, то после вынесения вердикта скрыть это безобразие стало более проблематично. Виконт Манро икнул от такой великой ответственности, засуетился-засуетился, пробежался туда-сюда, имитируя бурную деятельность, а потом поставил Эстебана рядом с Залем, пробормотав: - Не мешайся, я тут убираю, между прочим. Сам же Константин тоже встал в ряд Прикрывщий Стратегически Важную Информацию. Только задом. Потому что вынужден был лицом все же к ковру повернуться, чтобы за него двумя руками ухватиться. Манрик еще что-то - якобы себе под нос, а на деле довольно громко - пробормотал о том, что надо ковер вытряхнуть, а то он пыльный, и принялся за свое черное дело. Ну, он же видел, как служанки скатерти встряхивали. Правда, от крошек. И скатерти были поменьше и полегче толстого ковра, но принцип был, вероятно, тот же. Константин поднажал, собрал все свои жалкие силенки в кучу, а разъезжающиеся ноги вместе и стал переворачивать ковер. Пару раз тяжелый угол падал на место, но Манрик в конце концов его поднял и перевернул. Правда, сам весь извозился и вместе с ковром на пол шмякнулся. Громковато получилось все же. - А Вы, не переживайте, - махнул рукой виконт остальным. - Я просто с другой стороны еще помою... - и принялся судорожно макать швабру в ведро - уже в другое, без бумажек, Константин в этом точно убедился - и тереть обратную сторону ковра.
Лионель Савиньяк: Ли наблюдал за тем, как юнцы возятся с метлами, швабрами и ведрами. Кабинет от этого не приходил в порядок, скорее наоборот, Колиньяр устроил метелкой буран из перьев, а Заль с Манриком растерли на ковре большое мокрое пятно с чернилами. Но это все не имело значения. Как Савиньяк уже сказал, он не собирался выпускать их из кабинета, пока порядок не станет хотя бы относительным, а главное, когда с них сойдет по семь потов и они на своей шкуре убедятся, что такое не сходит с рук. То, что они утворили, было недопустимым. И Колиньяр безоговорочно не отправился домой к папочке сегодня только потому, что за эти несколько дней кое-что Лионелю удалось в нем рассмотреть. Взбалмошный, шальной, избалованный, он все же не был совсем дураком, и кое на что был способен. Ли это видел. Во всяком случае, после плена у висельников он нюни не распустил. Мальчишка еще повзрослеет и многому научится. Он еще возьмет его с собой, как смышленого помощника, в какую-либо из кампаний, если, конечно, у него самого все будет в порядке... Савиньяк посмотрел на Заля, который отряхнул вымоченные на коленях штаны и подошел к нему, чтобы отпроситься по нужде, хотя из его бормотания Лионель понял это далеко не сразу. - Что ж, ступайте, - сказал он, - Но ненадолго. Слуга проводит вас туда и обратно. Ли кликнул слугу и стал объяснять, куда сопроводить барона, причем, после вернуть его обратно. В этот момент раздался какой-то грохот со шлепком тела о пол. Савиньяк строго взглянул в ту сторону, но там Манрик уже старательно снова тер шваброй.
Эстебан Колиньяр: За окном потихоньку светало. Шёл второй час каторжных работ и без четверти первый с тех пор, как Эстебану впервые подумалось, что лучше бы Савиньяк его пристрелил. Он отчаянно страдал от похмелья, хромал на обе ноги и изрядно запарился. Особенно, когда гонялся за Манриком. Который перед этим гонялся за Залем. Которому Колиньяр, едва тот вернулся из нужника, торжественно вручил метлу, а сам занялся книгами. А Заль был исправный солдат. Но кретин. А Манрик как раз тоже по нужде отошёл. Ненадолго. А вернулся зимой. Она была понемногу повсюду, но в основном – на ковре. И этого душа поэта уже не вынесла – виконт взял швабру и с изменившимся лицом направился к Залю, чтоб объяснить ему про уважение к чужому труду. А Залю это показалось не особенно интересным и он бросился наутёк. А сверху это всё казалось до икоты смешным, пока какой-то придурок в стремянку не врезался. Свалившийся с неё командир не стал разбираться и погнался за Манриком. Погоня выдалась дико азартной и прекратилась только тогда, когда зима поселилась даже на люстре, а в потолке образовалась ещё одна дырка. После этого у Заля отобрали и сломали об колено метлу, и он продолжил бороться с непогодой совком, оставляя глубокие борозды на паркете. Манрик, отдышавшись, вернулся к ковру, периодически возмущаясь отсутствием у него третьей стороны. А Колиньяр, сквозь зубы по-матушке их критикуя, повытаскивал из пяток осколки, кое-как разобрался с библиотекой и теперь яростно размазывал по стене рукотворного Савиньяка, искренне недоумевая – КАК ТАК-ТО?! Время идёт, силы на исходе, а свобода почему-то всё дальше и дальше!
Лионель Савиньяк: Со стороны это выглядело даже смешно, но Ли наблюдал за "уборкой" невозмутимо. Судари, изволившие насвинячить в его кабинете, вроде как пытались все исправить, но получалось из рук вон плохо. Стало чуть ли не хуже, чем было. Зато сами они измотались и взмокли. Ну хоть в этом будет наука... Савиньяк взглянул на часы. Скоро нужно будет ехать в Багерлее, чтобы узнать, чего добились дознаватели, не вспомнили ли Мартины внезапно что-нибудь еще. Ночь, проведенная в тюрьме, обычно освежает память. После нужно во дворец... и Колиньяр поедет с ним. Пусть привыкает к дисциплине. Значит, погоняют мусор из угла в угол еще около часа.
Эстебан Колиньяр: Колиньяр сделал завершающий мазок шваброй и окинул кабинет взыскательным взглядом художника. Получилось не то, чтобы идеально, но не намного хуже, чем было. До того, как они начали убирать. Хотя Заль поначалу на удивление неплохо справлялся. Но мстительный Манрик дождался, когда тот сгребёт перья со стёклами в кучу, чтобы снова встряхнуть ковёр. А барон, разумеется, в долгу не остался. И вот - на полу снова зима, на ковре – озеро, а на стене – ночь. Сквозь которую уже начали проступать кирпичи, но светлее она упорно не делалась. - И хрен с ней! – постановил художник и отправился в нужник. Со шваброй. Которая для мытья стен определённо подходила не слишком, зато очень даже годилась, чтобы оглушить конвоира и, куда-нибудь завалившись и на неё заперевшись, на какое-то время вздремнуть. К тому же, без неё он боялся упасть.
Лионель Савиньяк: - Колиньяр! - окликнул Лионель мальчишку, - Там, куда вы собрались, швабра вам не понадобится, с уборкой в этом помещении вполне справляются слуги. Оставьте, - добавил он, не подозревая, что возможно, ломает все планы юноши на короткий отдых. - И возвращайтесь поскорее! Тут пора заканчивать, у нас еще дела есть. Судари, вас это тоже касается! - сказал он для Манрика и Заля, - Постарайтесь ускориться! Утро уже...
Константин Манрик: Утро? Какое утро?.. Манрик глянул в окно. Там уже плескался рассвет. И уже давно устала плескаться свобода. Ковер вытряхнули, помыли. С ним закончено. Пол подмели, опять все разбросали - здесь тоже закончено. Со стенами Колиньяр разбирался - вон,молодец, краску всю уже смысл с них. Что еще осталось? Документы вроде тоже же все пособирали. Дак все. Нечего больше делать. Закончили. Манрик оторвался от созерцания пейзажа за окном и оглядел кабинет. И Савиньяка. И где?.. Манрик даже глаза потер. Чистотой и не пахло. Но, с другой стороны, это было не так уж и плохо. Как бывалый воин, только что закончивший побоище, виконт оперся на свой боевой меч - швабру в просторечии - и положил на руки подбородок. Посмотрел на поле битвы, посмотрел, проводил взглядом Колиньяра, по нужде удалившегося и вдруг вспомнил. Заль был, Колиньяр был, а сам Манрик-то не был! Вот почему дела незавершенными кажутся! Константин прислушался к себе и понял: да, ведь действительно без этого не обойтись. По нужде ему надо было. И сильно. И лучше бы даже обогнать Эстебана. Манрик быстро прошествовал к временному начальству и вытянулся во весь рост: - Господин надзиратель!.. То есть, монсеньор. Тут это. Мне бы тоже пару хлопцев. Для конвоя. Меня. К Колиньяру. Ну, то есть, не к Колиньяру, а туда же просто. Вот. Виконт Манро напрягся и с надеждой всмотрелся в лицо Оленя. Каким бы жестоким он не был, он же не заставит его справлять нужду в то же ведро, где уже и чернила, и перья, и обрывки документов плавают?..
Лионель Савиньяк: - Нет, - коротко ответил Ли, - Пойдете туда, когда Колиньяр вернется, не раньше. А пока лучше посвятите ваше рвение завершающему этапу уборки, - посоветовал он.
Эстебан Колиньяр: - Кошки с две, - отважно, но тихо возразил Колиньяр. Но швабру всё же оставил. А с ней и намерение кого-то огреть. Тем более, что свобода, как выяснилось - не за горами. И является вопросом не чистоты, а исключительно времени. А тянуть время Эстебан умел и любил. И, зная своё войско, не сомневался, что оно сейчас усердно занимается тем же. Поэтому командир неспешно дохромал до нужника и, сделав дело, начал смело гулять коридорами, подолгу засматриваясь на картины и лениво огрызаясь на холуя. На то, чтобы дать хамлу по зубам, не осталось ни сил, ни злости. И даже отношение к жизни слегка поменялось - раньше Эстебан и не подозревал, до какой степени она бывает дерьмо. Впрочем, она уже потихоньку налаживалась: время шло, работа стояла, а свобода обещала сама нагрянуть и собой воссиять. Кажется, через полчаса. Или когда там этому сатрапу на службу?
Константин Манрик: Нет. Константин оказался неправ. Олень был злодеем. Леворуким во плоти. Как? Как он мог лишить виконта Манро базовой человеческой потребности?.. Константин затравленно посмотрел на Савиньяка, понуро опустил голову и как-то неловко, медленно просеменил к двери. И скл там на стульчик. Терпеть. Потому что на уборку бы его душевных сил уже не хватило. Время однако ж шло, а Колиньяр все не показывался. У виконта даже про мелькнула мысль, а уж не бросил ли их их бравый генерал?.. Но Константин гнал от себя эту мысль и цеплялся за призрачную надежду. А потом решил все же опять подать голос: - Ну, монсеньор... - не зная, что еще сказать в свое оправдание, Манрик понура добавил: - Я быстро... Никогда еще виконта Манро так не унижали. Точнее, не заставляли так унижаться. Ему еще повезло, что он был пьян. А то бы умер прямо на месте. От стыда и оскорбленного достоинства. Поддерживала его только мысль о том, что подпортить Савиньяку ковер еще больше, было бы в свою очередь еще большим унижением. При чем, и ему, и Савиньяку.
Лионель Савиньяк: Ли вдруг почувствовал себя уставшим морально. Арно, конечно, бывало, откалывал номера, но до такого ему было далеко. Теперь один из мальчишек, которые окончательно разгромили его кабинет, хотя и умотались при этом, отчаянно просился в нужник, а другой никак не мог оттуда вернуться. Фарс какой-то. Савиньяк встал и кликнул слуг, чтобы оставить барона Заля, который еще пытался делать уборку, под их присмотром. - Ладно, пойдемте со мной, - сказал он приунывшему у входа Манрику, - А то еще помрете тут. Заодно отыщем Колиньяра.
Эстебан Колиньяр: Колиньяр вернулся неожиданно – выйдя к кабинету с другой стороны. И с удовлетворением обнаружил, что войско в его отсутствие работало как часы. Те, которые они с Константином давеча расстреляли и теперь на них навеки полпервого. Барон, не покладая совка, богомольно скрючился на полу и храпел так страшно, что никто из слуг не решался его шевелить. Манрик, как выяснилось, тоже отправился в нужник. В личном сопровождении капитана королевской охраны, как настоящий монарх. А казавшийся едва ли не железным Савиньяк, похоже, дал слабину и сдал очередную позицию, поступившись уже вторым своим требованием. - Знай наших! – Эстебан победно вскинул кулак и с размаху прилёг на диван. Взметнувшиеся к потолку перья закружились в весёлом, стремительном вихре. Опадая, они бесшумно ложились пушистыми хлопьями на мебель, плечи и головы, белокрылыми лебедями садились в грязные лужи и стелились по полу резвой позёмкой, заметая безмятежного Северина и всё, что тот поганым своим совком наворочал. Мир стал ослепительно-бел, девственно-чист и невыразимо-прекрасен. Но Маршал, заснувший ещё в броске, всей этой красоты уже не увидел.
Константин Манрик: Приунывший было Константин даже подумал, что ослышался. Он продолжил сидеть на стуле, монотонно раскачиваясь, а потом вдруг вскинул голову. Неужели? Савиньяк... Сжалился? Проявил милосердие? Да это же... А-ли-лу-я! - пропел мысленно виконт Манро, и на лице его появилась блаженная улыбка. Так обрадовался, что чуть поздно не стало. Так что пришлось быстренько стать серьезнее. Манрик встал, кивнул и последовал за Савиньяком, нетерпеливо семеня ногами. Просить Лионеля ускориться было бы как-то уж слишком совестно. А вообще, Константин даже испытывал что-то вроде гордости. Вон прогуливается с Савиньяком... До уборной. Константин даже решил завести что-то вроде светской беседы. Проходя по коридору, Манрик спросил о первом же, что попалось на глаза. Это оказался какой-то пейзаж: - Мм... Красивая картина. Кто художник? - вежливо поинтересовался юноша, держась из последних сил.
Лионель Савиньяк: Ли бросил взгляд на картину и назвал художника. А потом кивнул Манрику на занавеску уборной. Колиньяра со слугой не было ни здесь, ни в коридорах, возможно, они уже вернулись назад. И это было бы хорошо, потому что Савиньяк уже спешил, как отделаться от "отделавших" его кабинет непрошеных гостей, так и самому выдвигаться из дома по делам. Когда они с Константином вернулись в кабинет, Ли снова рассердился, потому Заля грубо растолкали слуги, а на спящего младенческим сном Колиньяра вылили кувшин холодной воды, как раз предназначенный для умывания.
Эстебан Колиньяр: Эстебан яростно взвыл и затейливо выругался. Вообще-то он был парень воспитанный, но когда его, прикорнувшего после изнурительного исправления трудом, изуверски окатили ледяной водой, на изустные эквилибры с цитатами из Дидериха сил совсем не осталось. Последние он вложил в доставшийся ближайшему халдею тумак, а остальным повелел идти в задницу и там изнутри запереться. А когда заметил среди них Савиньяка – притих и вежливо осведомился, не пора ли тому на службу.
Константин Манрик: Светская беседа явно не клеилась. Не хотел идти Олень на контакт. Ну, правильно. Так и должно быть. Олени больно пугливые. Их ружьями своими запугали в лесу. Ходят всякие охотники в смешных шляпах, ходят... Кстати, это очень красивые животные. Константину вот они всегда нравились. Красивые, грациозные... Правда, виконт Манро в этом никогда не признавался. А то бы еще "девчонкой" задразнили... Константин понял, что отвлекся, когда Савиньяк у пункта назначения остановился, а Манрик за ним следом остановился и с места не сходил. Но, немного пораскинув мозгами, Константин вспомнил, зачем они пришли сюда с Савиньяком, и все у них благополучно получилось. Довольный Манрик даже бодро шагал обратно в кабинет за Лионелем. Там уже все в сборе оказались. Так что Константину оставалось только рядышком с друзьями у стеночки обосноваться и с самым невинным видом ждать, пока все закончится. Манрик еще думал речь о патриотизме и необходимости защищать свою родину и идти на службу вовремя толкнуть, но решил, что этот великолепно завуалированный намек Олень все-таки разгадает. Не первый год при дворе все-таки.
Северин Заль: Северин спал, уютно свернувшись калачиком на ковре. Вокруг летали перья и пух, но ему снилось, что он спит в царстве зимы - вот только снег почему-то не холодный. Потом стали раздаваться какие-то явно посторонние звуки, кто-то яростно ругался, предлагал всем пойти в задницу и изнутри запереться там.И в доверешние всего некто очень грубо и настойчиво тряс его. Северина,как грушу. После толкнул так, что бок заболел. И вообще, болело все - особенно голова. Проснувшись наполовину, Северин узнал голос Эстебана. Царство теплой но очень снежной зимы осталось где-то в мире снов. А в суровой реальности был Савиньяк, чей кабинет они разгромили и так и не сумели убрать. - С добрым утром, - невпопад поприветствовал всех Северин, просыпаясь уже окончательно. И сел, держась за голову.
Лионель Савиньяк: Савиньяк сам подхватил за шкирку мокрого Колиньяра и хорошенько встряхнул. - Не смейте распускать руки и язык, - рявкнул он, - Вы не у папеньки дома. Если еще раз узнаю, что вы ударили слугу, вам не поздоровится, - предупредил он. Затем он отпустил его и поручил заботам того самого лакея, - приказал отвести своего оруженосца к нему в комнату, одеть, причесать и привести в порядок. - Через четверть часа вы должны стоять на крыльце в надлежащем виде, Колиньяр, - приказал Ли, - Мы едем сперва по делам, а после во дворец. Извольте слушаться. А вы, господа, - он окинул взглядом Манрика и Заля, чей цвет лица имел зеленоватый оттенок после этой ночи, - можете быть свободны. И чтобы я не только здесь, но и в окрестностях моего особняка вас больше никогда не видел, - прорычал он. Слуги вручили Константину и Северину их сапоги и камзолы и готовились выпроводить их вон по приказу хозяина.
Северин Заль: Северин не мог поверить своим ушам. Их - отпускают? И даже никаких взысканий не будет?! И не съедят прямо тут на месте? Хотя Олень - не хищник, людьми не питается. Вот медведь - другое дело. Вспомнив о медведе, Заль посмотрел на друга, хмуро покидавшего разоренный кабинет в сопровождении слуги. Эх, не всякое сражение оканчивается победой, это, кажется и у Пферфайтера есть. Или не у него? Думать было трудно, голова болела, желудок выделывал такие кульбиты внутри, что хотелось уединиться в тишине. Желательно поскорее. С трудом обувшись, барон спешно вышел. И даже не дождался Константина Манро. Друг - это, конечно хорошо, но иногда человеку требуется побыть одному. Поразмыслить о вечном, так сказать. С трудом взгромоздившись на Дакара, которого привел хмурый конюх, Северин поспешил удалиться от особняка подальше.
Константин Манрик: Ура! Возвратились герои из похожа, и уже можно сбегать! Да здравствует возвращение из ссылки и отмена наказания! Правда, что-то подсказывало Константину, что "по делам" его с собой Олень не возьмет. А ведь он ему почти как монсеньор! Приемный. Виконт Манро изысканно поклонился и напялил на голову шляпу, перо на которой изрядно поистрепалось. Впрочем, она соответствовала виду своего хозяина. Заль молча ушел. Но оно и понятно. Бедняга, вероятно, был потрясен увиденным. И сделанным. Хотя он по большей части просто подпирал стенку. - До встречи, господин Савиньк! После... Ээ... Ремонта Ваш кабинет выглядит оч-чаровательно! - просто проявление вежливости, никакой издевки, никакой лести. Все так делают. Это то, что при дворе называют хорошим тоном. Манрик уже подошел к двери, но там обернулся на своего подельника: - Мм.. Эстебан... Ну, спишемся? - наверняка, какой-нибудь слуга скоро принесет Константину записку какую-нибудь от Колиньяра они же должны продолжить расследование! Может, уже сегодня вечером. Манрик кивнул и вышел из кабинета, а потом и из особняка Савиньяка Старшего Старшего.
Лионель Савиньяк: Незваные "гости" разбрелись по домам, а Лионель ополоснул лицо холодной водой, наскоро выпил шадди и вышел на крыльцо, где его уже ждал переодетый и причесанный оруженосец. Тратить время на нотации было некогда, Савиньяк спешил, но он приказал Колиньяру ехать рядом и все время пути до дворца строго отчитывал его за ночные "художества". После возвращения со службы нерадивого юношу ждал домашний арест. Эпизод завершен
полная версия страницы